Группа: Здановский-Аншина-Кечиян-Соломатина

Вспоминает Здановский В.М.:
«В начале 80-х годов, уже спустя несколько лет после рождения первого в мире «ребенка из пробирки» Луизы Браун, руководством 2-ого Медицинского Института мне было предложено заняться проблематикой ЭКО. К тому моменту существовало  уже несколько групп, которые занимались такой проблемой, как искусственное оплодотворение. А именно три – в Питере, Москве и Харькове. Правда, было известно, что пока у них ничего не получается. Наша группа стала четвертой. Естественно, пришлось заниматься абсолютно всем: эмбриологией,  гинекологией,  - совмещая это с преподавательской деятельностью. Причем, если у А.Никитина или Б.Леонова были возможности задействовать на благо дела какие-либо административные рычаги, то у нас такой возможности по большому счету не было. А тогда это был очень важный момент. Тем не менее, мы начали заниматься этой проблематикой – сначала я один, потом вместе с Аншиной М.Б., затем уже к нам примкнул Кечиян К.Н.»

Вспоминает Аншина М.Б.:
«Я занималась гинекологической эндокринологией и к тому времени уже сделала при кафедре  лабораторию гормональной диагностики. Тогда у нас еще не было  ультразвука, и предполагалось, что именно гормональная диагностика, то есть, и, при необходимости, стимуляция овуляции,  позволит вовремя брать у женщины яйцеклетку и проводить все дальнейшие манипуляции, в том числе  оплодотворение яйцеклетки. Ведь речь шла о естественном цикле, в котором  момент получения ооцитов чрезвычайно важен.  Поэтому З.В.М. предложил мне заниматься вместе с ним этой темой. Согласилась я, не раздумывая, потому что это было интересно. К тому же это было возвращением  к мечте. В 9 классе в журнале «Наука и жизнь», который был тогда  очень популярным, я прочитала о том, что если эмбрион мышки разделить на кусочки, то из каждого кусочка может вырасти целая мышка. Меня тогда это необычайно потрясло, и  я решила, что буду обязательно заниматься биологией.  Понимание того, что именно в области ЭКО лежит самое для меня интересное – таинство зарождения жизни, заставило меня без колебаний согласиться с предложением В.М.»

Вспоминает Здановский В.М.:
«Нам дали для ЭКО маленькое помещение. Это была бывшая ванная комната, когда-то  предназначавшаяся для онкологических больных, лежавших в стационаре при 1-ой Градской больнице. Мы ее разгородили пополам по высоте и по длине. В верхнюю комнату – скворечник - вела лестница вроде корабельного трапа. Там и был мой кабинет. А внизу был прием, где проводился гинекологический осмотр, гормональная лаборатория, мониторинг пациентов (6 квадратных метров) и эмбриология (8 квадратных метров).»

Вспоминает Аншина М.Б.:
«К тому моменту лаборатория Леонова уже существовала, примерно лет 13, но результата не было. Экстракорпоральное оплодотворение  оставалось несбыточной мечтой. Надо сказать, что в то время мы жили в абсолютно закрытом мире. Не только куда-то поехать поучиться, но даже почитать статью в иностранном журнале о новых методах лечения бесплодия, было невозможно. Поэтому все и  всё начинали с нуля. Что касается контактов  между нашими российскими, тогда еще советскими группами, то контакты эти были дружеские, не рабочие. Опытом в таком деле, как искусственное оплодотворение,  никто ни с кем не делился. Как должно происходить оплодотворение яйцеклетки, каким образом осуществляется внутриматочная инсеминация, правильно ли происходит стимуляция яичников – таких вопросов друг другу не задавали. То ли потому, что настоящих результатов не было, то ли из духа соревнования. Хотя это не относится к А.И.Никитину. Он действительно с удовольствием показывал, точнее, рассказывал, поскольку показывать было практически нечего. Но вообще учились мы с нуля и сами.»

Вспоминает Здановский В.М.:
«Между нашими группами изначально были очень дружеские отношения – и с Леоновым, и с Никитиным. Никитина я вообще считаю своим учителем в области эмбриологии. У меня ведь тогда было очень мало знаний в этой области. И почерпнуть их было практически негде. Все приходилось начинать с нуля.»

Вспоминает Аншина М.Б.:
«У нас ушло 6 лет, чтобы получить первую нашу беременность. Изначально мы не знали самых элементарных вещей. Например, как выглядит яйцеклетка – негде было посмотреть. Вторая сторона – невероятно трудно было приобрести что-то для целей ЭКО. Не было самого необходимого оборудования, не было элементарного – приборов для осуществления анализа спермограммы, препаратов для стимуляции овуляции. Когда мы с В.М. делали первую лапароскопическую пункцию, у нас не было ламинара. И мы с ним в кювезе пилой Джильи – это такая пила для распиливания костей  – которую одолжили у хирургов, выпиливали отверстия для микроскопов. То есть не было практически ничего. Поскольку ничего нельзя было купить, пытались что-то выменивать. Например, пипетки и наконечники, которых для лаборатории, занимавшейся поиском методов лечения бесплодия,  требовалось очень много, выменивали на спирт. Существовала  такса – грамм спирта на наконечник. Когда проводились какие-либо международные выставки, я ходила по фирмам и обменивала русские сувениры на материалы, необходимые для работы по экстракорпоральному оплодотворению. Когда появились аппараты УЗИ, потребовались презервативы - надевать на влагалищный датчик. Поскольку презервативы достать было трудно, врачи носили их с собой. У меня они  были в косметичке. На одной из выставок  я полезла в косметичку за визитными карточками, а оттуда посыпалась  куча презервативов. Помню изумленный взгляд зарубежных товарищей с выставки. Поняв их удивление, я решила оправдаться. Говорю: нет, нет, вы ничего не подумайте, это моя работа. Взгляд их стал после этих слов еще более изумленным. Потому как оправдание прозвучало, прямо скажем, несколько двусмысленно».

Вспоминает Здановский В.М.:
«Годы ушли у нас на понимание элементарных вещей. Например, мужчинам, приходившим сдать сперму, приходилось делать это в общественном туалете. Среда с  эмбрионами  прорастала инфекцией. Инсеминация спермой донора такого качества была невозможна. Стало понятно, что  доноры спермы должны сдавать материал в  стерильных условиях».

Вспоминает Аншина М.Б.:
«Мы стали запускать мужчин, приходивших сдать сперму,  в одну из наших клетушек. А вся группа, включая В.М., тем временем сидела за дверью и ждала, пока донор спермы справится со своей задачей. Иногда процесс затягивался. Помнится, один раз нам пришлось просидеть за дверью четыре часа. Иногда мы недооценивали,  насколько важно качество всяких мелочей. В частности, у нас длительное время не шло оплодотворение яйцеклетки. То есть и ооциты нормальные,  и сперматозоиды, а оплодотворение яйцеклетки и  развитие эмбриона  не шло до тех пор, пока  не перешли с отечественной пастерки, которая оказалась токсичной, на импортную. И сразу пошло дробление. На понимание того, насколько важны все нюансы и детали в таком деле, как ЭКО, ушли годы».

Вспоминает Здановский В.М.:
«У нас аппарата УЗИ не было, но уже была гормональная стимуляция, поэтому надо было следить за ростом фолликулов. Единственный аппарат УЗИ был в МОНИИАГе. Поэтому я загружал пациенток, у которых был один диагноз – бесплодие,  в машину и вез их туда на обследование. Тогда на улице стояли питьевые автоматы с газированной водой. Выгружались женщины – все в больничных халатах – и начинали пить стакан за стаканом, чтобы наполнить мочевой пузырь. На прохожих эта сцена действовала исключительно – странных женщин  обходили стороной».

Вспоминает Аншина М.Б.:
«Работали без выходных, без праздников, без отпусков, с утра до ночи. Кроме того, поскольку  процедуры делали в естественных циклах, мы должны были точно поймать пик ЛГ, после этого отсчитать 36 часов и сделать пункцию. Чаще всего это выпадало на промежуток времени от 2 до 5 часов утра. Поскольку мы ловили пик ЛГ, пациентка, которой должны были делать экстракорпоральное оплодотворение,  собирала в маленькие бутылочки мочу каждые три часа, потом я ставила тесты… Так как иногда все же хотелось домой, я всю эту мочу брала с собой, и  мой 10-летний сын вместе со мной успешно ставил анализы. Пациентов с диагнозом «бесплодие» было очень много, однажды, я помню, только на первичном приеме было девяносто с чем-то человек. Всех их интересовал вопрос: «как забеременеть?».  Они умудрялись приходить даже на выходных. Я всегда изумлялась:  казалось бы, воскресенье, ну откуда пациентам знать, что мы на работе? Не было Интернета, между прочим, а информация у пациентов была. Как правило, они не знали доподлинно, что такое ЭКО. Что-то где-то слышали, что есть какой-то метод лечения бесплодия, но толком узнать было негде.. Я каждое утро перед корпусом нашим читала лекцию, и собиралась толпа, иногда больше ста человек, прямо на улице, поскольку не было помещения, которое могло бы вместить всех. Затем, утомившись повторять одно и то же, я стала печатать информационные листочки и делать что-то вроде стенгазеты на входе. И каждое утро нужно было вешать новые листочки, потому что за ночь  они куда-то исчезали. Потом я узнала, что это врачи их утаскивают, не пациенты. Им тоже было интересно знать, что такое ЭКО. Потому что даже врачи смутно себе представляли, что это за  процедура – экстракорпоральное оплодотворение. Потом из этих листовок получилась первая популярная книжка по бесплодию «Если Вам нужен ребенок…».


Вспоминает Здановский В.М.:
«Был очень важный момент – приезд австрийского специалиста Герберта Цеха. Он приезжал к нам с такой идеей – что для женщин с диагнозом «непроходимость маточных труб», у которых нет части маточной трубы, якобы, этот отсутствующий отрезок можно заменить искусственной трубой из пластика. Мы сделали около 10-ти операций. Женщины год ходили с этими трубочками и чашечками в надежде забеременеть, однако, но диагностика беременности не показывала. У них в Австрии подобными экспериментами было запрещено заниматься, а у нас – пожалуйста. И вот как-то этот Цех говорит, дайте я посмотрю, как вы делаете перенос эмбрионов. Посмотрел и  говорит: «Никаких шансов, вы не так делаете». Он показал, как надо вводить в матку эмбриончик. Мы последовали его советам, и вот у нас первая беременность».

Вспоминает Аншина М.Б.:
«Вы знаете, я совершенно не помню момента, когда мы узнали о наступлении первой нашей беременности, не помню свою реакцию. Хотя, наверняка, я ставила тест на эту беременность, и, собственно, первой узнала новость, что у нас может появиться ребёнок из пробирки. Наверняка, очень радовались, что экстракорпоральное оплодотворение завершилось успешно. . Но вот момент не помню.  Потому что к тому времени мы занимались данной проблемой больше пяти лет, и все без результата. Даже появилось какое-то чувство обреченности, надежды на успех искусственного оплодотворения оставалось все меньше и меньше. Хотя, конечно же, каждой группе хотелось первой получить результат. Зато я очень хорошо помню,  как появился на свет наш первый ребенок из пробирки. Нам всем казалось, что он  должен быть чуть ли не бриллиантовым каким-то, должен сильно отличаться ото всех остальных. А появился совершенно обычный ребенок, это было настолько поразительно. И мы все плакали, плакали от счастья прямо в операционной. Включая наших мужчин. Это было невероятное чувство, я такого, наверное, больше никогда в жизни не испытывала».